— Вы находитесь под стражей в тюрьме, хотя приговорены к колонии. Разрешают ли вам свидания с родными, телефонные звонки?
— Никому не звоню (вообще ни разу за 8,5 лет трубку телефона в руках не держал), хотя и осужден, но есть еще в запасе у них другие уголовные дела. За два магазина, за рейдерство, не доведенное до конца, дали 14 лет, а там еще в запасе 13 магазинов — это еще можно 6 раз по 14, я же говорил: «спецправосудие» (это термин от Сергея Пархоменко). Я этот термин употреблял в своем последнем слове, тогда присяжные меня оправдали.
— Известно, что вы страдаете рядом тяжелых заболеваний. Не пробовали ли вы подавать ходатайство об освобождении по болезни?
— По болезням не хочу вам жаловаться. «Из этой переделки больной понимает, что едва ли выйдет живой» — Пастернак. И я научился довольствоваться тем, что есть. Ходатайство по болезни не подавал. Мы подавали жалобу в суд о том, что ко мне ни разу не допустили врачей с воли. Суд проиграли. Суд посчитал, что это правильно: кто же тебя отпустит? Вся надежда на оправдательный вердикт присяжных, может, тогда отстанут от меня.
В первое время с 2007 по 2010 годы возили в суд в броневике одного. Якобы очень болен и опасен. Усиленный ФСИНовский спецназ. Иногда возили в тех же броневиках, что и Ходорковского, которые он купил для ФСИН (Михаил Ходорковский так прокомментировал это высказывание Барсукова: «Меня возили в бронированном автомобиле, это правда. А про "купил" — вранье. Не покупал». — Открытая Россия). Когда Ходорковского осудили и увезли из 99/1, то и броневики ФСИН забрал. А меня начали возить со всеми моими болячками в общем автозаке на 30 человек. Опасность, видимо, отпала, а болезнь? Кто ее сейчас вспоминает.
— Что с самое тяжелое в тюремном сроке?
— Во-первых, мозги в неволе не размножаются. Неволя — это не только тюрьма, а более широкий смысл. Во-вторых, человек может испытывать такую внутреннюю боль, которая не идет ни в какое сравнение с физической. Духовное над физическим преобладает. Самым страшным русским страхом считается тюрьма. Очень немногим людям приятно быть хорошими. Очень многим приятно быть плохими. Дьявол — он великий обманщик. Надо быть очень и очень осторожным.
Люди пытаются обмануть друг друга и обман считают достижением. Это действительно страшно. Гениальный Быков эту тему обсуждал с Ксенией Драгунской. Я об этом буду говорить в прениях и последнем слове в суде. Страшно за тех, кто за тебя переживает. Давно отвык, что рядом со мной могут быть женщины и дети. Бывает ощущение, что родился в этой камере.
Тюрьма — сильные моральные потери, увечье души. «Но сила Моя в немощи совершается». Сопереживать — это гораздо тяжелее, чем самому страдать. Но я, по Солженицыну, — отношение человека и государства — «благодарю тебя, тюрьма, за то, что сделала меня человеком» (у Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ» дословно: «Благословение тебе, тюрьма, что ты была в моей жизни!» — Открытая Россия). Не знаю, где бы я и кем был. Может, так же издевался над кем-то, как издеваются надо мной сейчас.
— Никому не звоню (вообще ни разу за 8,5 лет трубку телефона в руках не держал), хотя и осужден, но есть еще в запасе у них другие уголовные дела. За два магазина, за рейдерство, не доведенное до конца, дали 14 лет, а там еще в запасе 13 магазинов — это еще можно 6 раз по 14, я же говорил: «спецправосудие» (это термин от Сергея Пархоменко). Я этот термин употреблял в своем последнем слове, тогда присяжные меня оправдали.
— Известно, что вы страдаете рядом тяжелых заболеваний. Не пробовали ли вы подавать ходатайство об освобождении по болезни?
— По болезням не хочу вам жаловаться. «Из этой переделки больной понимает, что едва ли выйдет живой» — Пастернак. И я научился довольствоваться тем, что есть. Ходатайство по болезни не подавал. Мы подавали жалобу в суд о том, что ко мне ни разу не допустили врачей с воли. Суд проиграли. Суд посчитал, что это правильно: кто же тебя отпустит? Вся надежда на оправдательный вердикт присяжных, может, тогда отстанут от меня.
В первое время с 2007 по 2010 годы возили в суд в броневике одного. Якобы очень болен и опасен. Усиленный ФСИНовский спецназ. Иногда возили в тех же броневиках, что и Ходорковского, которые он купил для ФСИН (Михаил Ходорковский так прокомментировал это высказывание Барсукова: «Меня возили в бронированном автомобиле, это правда. А про "купил" — вранье. Не покупал». — Открытая Россия). Когда Ходорковского осудили и увезли из 99/1, то и броневики ФСИН забрал. А меня начали возить со всеми моими болячками в общем автозаке на 30 человек. Опасность, видимо, отпала, а болезнь? Кто ее сейчас вспоминает.
— Что с самое тяжелое в тюремном сроке?
— Во-первых, мозги в неволе не размножаются. Неволя — это не только тюрьма, а более широкий смысл. Во-вторых, человек может испытывать такую внутреннюю боль, которая не идет ни в какое сравнение с физической. Духовное над физическим преобладает. Самым страшным русским страхом считается тюрьма. Очень немногим людям приятно быть хорошими. Очень многим приятно быть плохими. Дьявол — он великий обманщик. Надо быть очень и очень осторожным.
Люди пытаются обмануть друг друга и обман считают достижением. Это действительно страшно. Гениальный Быков эту тему обсуждал с Ксенией Драгунской. Я об этом буду говорить в прениях и последнем слове в суде. Страшно за тех, кто за тебя переживает. Давно отвык, что рядом со мной могут быть женщины и дети. Бывает ощущение, что родился в этой камере.
Тюрьма — сильные моральные потери, увечье души. «Но сила Моя в немощи совершается». Сопереживать — это гораздо тяжелее, чем самому страдать. Но я, по Солженицыну, — отношение человека и государства — «благодарю тебя, тюрьма, за то, что сделала меня человеком» (у Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ» дословно: «Благословение тебе, тюрьма, что ты была в моей жизни!» — Открытая Россия). Не знаю, где бы я и кем был. Может, так же издевался над кем-то, как издеваются надо мной сейчас.
Михаил Глущенко (в центре) во время заседания в Октябрьском районном суде, 2015 год. Фото: Сергей Коньков / ТАСС
Комментариев нет:
Отправить комментарий